Если судить только по анонсам в СМИ, чуть менее чем все государства работают над созданием национальной криптовалюты либо уже завели себе как минимум одну. Причем это не обязательно продвинутые, технологически развитые страны. Разброс самый широкий — от Армении до Венесуэлы, от Ирана до Туркмении. Сообщения о запуске соответствующих проектов появляются в новостях регулярно, но вот дальше идет скучно и туго. На этом примере хорошо видна разница между криптоанархистами и государственными бюрократами. У первых от идеи до ICO уходит месяца три — и это еще неспешно. Вторые за подобный срок не всегда успевают даже сформировать орган, который будет курировать процесс: комиссию по разработке технических условий или ведомство, которому предстоит контролировать блокчейн. И, конечно, требуется дополнительное время, чтобы за работу взялись минфины и центробанки.
На этот момент единственное исключение по части скорости — венесуэльский Petro, где от первого публичного анонса до размещения токенов прошло менее полугода. Но там наблюдается редкое сочетание условий — катящаяся с горки экономика страны, из которой уже не получается выкроить средств даже на то, чтобы допечатать обесценивающиеся наличные, плюс санкции, из-за которых местное сырье все сложнее продавать потенциальным иностранным клиентам. Венесуэльских разработчиков подталкивало в спину отчаяние, а то и опасение, что сдвиг дедлайнов на три месяца окончится тем, что экономика просто скончается и их усилия никто не оценит.
Года полтора назад, когда у нас были предварительные планы и заявления, перспективы национальных блокчейнов казались гораздо более радужными. Я считал, что хотя бы некоторые государства смогут нащупать гибридный формат, в которым бы сочетались как глобальный и децентрализованный характер криптовалют, так и национальная эмиссия «фиата». Без гибридов в этом случае обойтись невозможно, потому что здесь кроется парадокс.
С одной стороны, классические криптовалюты «по Накамото» подразумевают децентрализацию и открытый пул майнеров. Государству же положена монополия не только на насилие, но и на централизованную денежную эмиссию, так что идеологические проблемы возникают сразу. С другой стороны, если мы на время забываем о технических разночтениях, криптовалюты способны исполнять все функции обычной финансовой системы. «Печатать» токены, изымать токены, пересылать, накапливать, хитро распределять. А с помощью смарт-контрактов можно проворачивать такие фокусы, которые традиционным казначействам никогда не снились. Например, автоматические налоги без возможности от них отвертеться или подлинно персональное соцобеспечение, средства для которого действительно накапливаются десятилетиями, а не перечисляются из текущих отчислений всех налогоплательщиков. При этом блокчейн будет все это делать с меньшими коррупционными рисками и более эффективно. Те, кто считает, что майнинг криптовалют — штука энергозатратная, просто никогда не пытался комплексно оценить, во сколько государствам обходится монополия на денежную эмиссию и циркуляцию, и содержание всего комплекса социальных служб.
Есть и еще один аргумент: финансовые транзакции очень быстро переводят на цифровой формат. Конечно, наличные еще в ходу и будут в ходу еще довольно долго. В некоторых странах на купюры и монеты до сих пор приходится две трети, если не больше, денежного оборота. Но, например, на большой части Европы электронные платежи перевалили за 50% от всех транзакций в первой половине 2010 годов. В некоторых странах — вроде Швеции — на наличные приходится менее 15% операций. Если уже более половины денег в твоем центробанке хранится в цифровом виде, и обращаются в нем же, то мысль о том, чтобы полностью переключиться на криптографические методы обеспечения уникальности и сохранности денежных единиц, является логичной. Она практически витает в воздухе.
С полноценной реализацией национальных криптовалют пока выходит не очень. Но из анонсированных и частично воплощенных проектов уже можно выделить три основных вектора, которыми движется государственная мысль. Им даже можно присвоить «национальные» имена.
Первый вектор — венесуэльский. Блокчейн в данном случае несет функцию монетного двора, который занимается эмиссией, а также финансовой инфраструктуры для денежных платежей и верификации накоплений. Чтобы запустить подобную модель национальной валюты в масштабах государства, ему пришлось бы частично поступиться централизованным контролем как над деньгами, так и над ресурсами — поскольку подразумевается, что за национальным «фиатом» стоит «реальная» ценность активов государственной экономики. Но отдать это все на откуп криптографии и рыночных механизмов страшно, отсюда и родилась попытка венесуэльских властей усидеть сразу на двух стульях. Их Petro называется криптотокеном, но майнить его будут на закрытых серверных фермах. Его уникальность обеспечивается математикой, но сам он привязан к нефти. Наконец, его запустили для внешней торговли — хотя венесуэльской экономике бы только полегчало, если бы бремя валютной эмиссии полностью перебросили на криптографические плечи. Очевидно, тысячепроцентная инфляция, экономика при последнем издыхании и нехватка валюты даже на самые насущные нужды — это все еще недостаточно убедительно для того, чтобы элиты решились на полноценный эксперимент с национальной криптовалютой.
Подобная разновидность национальной криптовалюты имеет шанс не только в тоталитарных диктатурах, которые уже не справляются с бременем монополии на денежную эмиссию и поддержание финансовой системы. Примерно такие же эксперименты анонсировали в Иране, Турции и некоторых странах Средней Азии. 
Второй вектор — российский. Концепция крипторубля до запуска запросто может измениться, но из того, что было заявлено минфином страны, складывается интересная картина. Центральный элемент в этой модели — смарт-контракты, а блокчейн и сам механизм криптовалюты просто составляют слой безопасности, который не требует создания отдельной защищенной сети для транзакций. Эта разновидность национального блокчейна наиболее интересна в плане перспектив развития. Скорее всего государство, как в случае с Россией, не будет готово отдать открытому сообществу контроль над эмиссией и транзакциями, а вместо этого станет само содержать ноды и заниматься обсчетом блоков. Но чтобы смарт-контракты поверх крипторубля и его аналогов были эффективными, для них придется создать интерфейсы с разными областями деятельности, снабдить автоматическими правовыми триггерами, которые будут подтверждать человеческие действия и состояния. Владение имуществом, акты покупки и продажи, наследование, даже рождение и смерть. Создание подобной инфраструктуры было бы крайне полезным для криптосообщества в качестве примера и полигона для дальнейшего развития. Крипторубль позволил бы блокчейну перерасти рамки только криптовалют.
Наконец, третий вектор — эстонский, хотя Эстония дает ему имя скорее потому, что ее инфраструктура оказалось более других готова к подобным экспериментам. Похожие модели обсуждаются еще в нескольких странах, например в Швейцарии и ОАЭ. Суть национального блокчейна такого рода сводится к тому, чтобы создать механизм обслуживания определенной финансовой аномалии, при этом стараясь не ссориться с регуляторными ведомствами. Это интересно, потому что позволяет примирить государство с интересами криптоанархистов, то есть оставить независимых майнеров для вычисления блоков и децентрализованную структуру, но при этом получить поддержку со стороны правительства и нацбанка. Эстония первая выступила с подобной идеей, потому что более трех лет предлагает иностранцам использовать ее программу электронного гражданства. Тем, кто хочет вести бизнес в ЕС, но не получать настоящий вид на жительство, достаточно специальной регистрации, которая открывает некоторые возможности гражданина Эстонии в части предпринимательства и пользования банковскими услугами. Однако в мире довольно активно борются с отмыванием доходов, схемами уклонения от налогов, а в среднесрочной перспективе — и с офшорами. Европейской стране, члену ЕС, уже непросто примирять электронное гражданство с собственной банковской системой и фиатной валютой. У Estcoin есть своя красота, потому что это электронная валюта и платежная система специально для электронных граждан. Эрзац-валюта для эрзац-резидентов страны. Возможно, через полвека, в окончательно глобализированном мире, это будет нормой. Сейчас же фокус быстро раскусили и вынесли отрицательный вердикт: глава Центробанка ЕС Марио Драги напомнил, что валютой Еврозоны является евро, и ни одно государство, входящее в ЕС, не может иметь собственную валюту. Просто идею надо опробовать в менее бюрократическом альянсе.
